Москва ГОРОД

«Один не возьмет, так другой раскошелится» Как жили и живут знаменитые московские старьевщики

«Один не возьмет, так другой раскошелится» Как жили и живут знаменитые московские старьевщики

Источник: Мослента
Старьевщик, тряпичник – так называли скупщиков разнообразного тряпья и хлама: бутылок, бумаги, костей, лаптей, веревки, старой одежды, посуды. Были времена, когда старьевщики ходили по домам, скупали там всякую всячину, тащили к себе, а потом разворачивали торговлю. Говоря по-научному, они были одним из первичных звеньев в системе обработки вторсырья… Тряпичники работали артелями: так, например, в Москве существовал целый квартал тряпичников. Но вот, минуло много лет, и древнее ремесло оказалось практически забыто… Но так ли это на самом деле? Об этом – в материале «Мосленты». Торг был уместен Старьевщики были неотъемлемой частью пейзажа старой Москвы, так же как извозчики, чистильщики обуви, точильщики, лоточники. Они встречались на страницах книг Лескова, Горького, Куприна, Гиляровского и других писателей. Эти люди, обычно немолодые, ходили по дворам и монотонным голосом выкрикивали: «Старье берем! Хлам берем!» Жильцы дома, даже не глядя в окна, знали, кто это, и принимались торопливо осматривать свое жилище – не завалялось ли чего-нибудь старого, ненужного. Оглядывали потаенные углы, кладовки, лезли на антресоли, поднимая тучи пыли… Пришельца звали в дом, и он поднимался по черной лестнице, ибо на парадную его не пускал швейцар. Входил в квартиру, начинал перебирать вещи, и начинался торг. Если покупатель и продавец после споров сходились в цене, то старьевщик опускал приобретение в свой большой мешок и ретировался. В следующей квартире повторялось то же самое. Куда девали старьевщики свои приобретения? Совсем ветхие, драные сбывали за бесценок беднякам, нищим. Находили свой спрос и предметы покрепче, поновее. А самые удачные покупки, среди которых встречались весьма приличные и даже ценные вещицы, отдавали в руки важных господ – коллекционеров, любителей старины, библиофилов. Рассказ о старьевщиках писатель Иван Кокорев поместил в «Очерках о Москве», где описан быт Белокаменной 40-х годов XIX века. Вот фрагмент его эссе: «Нет ли старого меху, платья, бутылок, штофов, старых сапогов, нет ли продать?» Так распевает человек неопределенных лет, одетый тоже неопределенно, с мешком под мышкою, иногда за плечами… Старьевщик, говоря его словами, знает – где раки зимуют. Нет ему торговли, нет и наживы на богатых улицах, жильцы которых слишком горды, чтобы вступить в сношения с ним. Он идет в захолустья, в переулки, где живут люди не щекотливые, знакомые с нуждою и горем не по слуху, которым ничуть не стыдно показать свои обноски. Тут что ни шаг, то добыча…» Пуговица Александра Македонского Московские старьевщики-антиквары кучковались на Сухаревке – тамошнее торжище собирало множество любителей потолкаться да побродить в поисках чего-то этакого… Покупатели и сами порой не знали, что им надобно. Однако, уставив пристальный взгляд в чей-то портрет, тяжелый фолиант или панцирь рыцаря, отчего-то решали, что им эта вещь нужна до крайности. Значит, попали они на крючок старьевщику, стали его добычей. Теперь будет он крутить-вертеть разгоряченным клиентом, пока тот со вздохом не раскроет свой кошелек. Следует заметить, что хитровали на Хитровке изрядно. В своей книге «Меткое московское слово» литератор Евгений Иванов занятно рассказывает о приемах торговцев: «Возьми пуговицу оловянную, нашей ее на картон… только хорошенько нашей, вежливо, чтобы и картон был хороший… и напиши: пуговица от штанов Александра Македонского. Верно тебе говорю! Да еще укажи, где он ее потерял, где штаны эти от блох вытряхнул, почему и куда его блохи кусали. Поставь в витрину… Один не возьмет, так другой раскошелится. Деньги заплатит за твою серьезность, а больше за вид солидный. Статью еще в газетах напишет. Так, мол, и так: полководец-завоеватель, личность историческая, и его блохи ели, не боялись, окаянные. Истребляйте, скажет, блох, изучайте древности, чаще в магазин заходите, мы и не то найдем, разберемся по всякой линии. А что думаешь: начнет чудак, что пуговицу купил, все, что к Александру Македонскому относится, собирать. Свои последние штаны продаст, а начнет с пуговицы. С ума сойдет!..» Горжетка из серебристого меха Шли годы. Менялось, уходило из жизни многое. Но старьевщики оставались. Ведь шел не только круговорот дней, но и вещей. На костюмы, пальто и обувь копили деньги, откладывая с каждой получки. Когда собирали нужную сумму, шли в Мосторг, ГУМ или ЦУМ. Покупку «обмывали», созывали гостей. Улыбались, звенели рюмками: «Чтоб долго носилось и не сносилось!» Так и бывало. Вещи жили многие десятилетия, дремали в сундуках, шкафах. Весной их вывешивали на веревках во дворах проветриться. Повсюду стоял густой, удушливый запах нафталина, перемешанный с духом молодой листвы и травы. Вещи не выбрасывали, как сейчас, а берегли. Они переходили от одних хозяев к другим, и только через много лет они становились добычей старьевщика. Впрочем, иногда в его проворные руки попадали совсем новые вещи. Как в повести Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика», действие которой происходит во второй половине 30-х годов. …Пионер Сергей Щербачов летом остался один – его отец был в тюрьме, а мачеха уехала отдыхать на Кавказ. Мальчик, легкомысленно истратив оставленные ему деньги, пребывал в глубокой печали. И тут услышал зазывный голос старьевщика. Сергей выглянул в окно и окликнул его. Тот вошел, перерыл кучу, в которой были рубашка, брюки, рваная куртка, коньки. И объявил цену: шесть рублей. Этого было мало. Сергей притащил старые валенки, кухонные полотенца, мешок из-под картошки, отцовские сандалии, наушники от радиоприемника и облезлую заячью шапку. Сумма выросла до одиннадцати рублей. Тогда отчаявшийся Сергей раскрыл шкаф, сдернул с вешалки серебристую меховую горжетку мачехи и бросил на стол перед старьевщиком. «Семьдесят рублей, — тихо сказал он. — Больше не дам ни копейки». Сергей затеял спор. Но хитрый старьевщик остановил его: вещь не твоя, и как бы нам за нее не попало. « — Как ты смеешь! — забормотал я. — Это мое. Это не твое дело. Это мне подарили. — Я не спорю, — усмехнулся старьевщик. — Я не спорю. Может быть, и есть такой порядок, чтобы молодая девушка носила сапоги и шинель солдатский, но такой порядок, чтобы молодой иунуш носил дамские туфли и меховой горжетка, - такой порядок нет и никогда не было. Бери скорей, иунуш, деньги — и конец делу». Острый глаз старьевщиков Они ходили по домам до Великой Отечественной и после. В 60-е годы их дело еще процветало. Они уже не ходили пешком, а передвигались на телегах, в которые были запряжены худенькие лошаденки с вытертыми боками, пенсионеры гужевого транспорта. Старьевщики входили в московские дворы, кричали и звонили в колокольчики. Их приходу особенно радовались дети, поскольку их награждали игрушками, которых в магазинах сроду не было. Это были хлопушки, свистульки, куколки, бусы, мячики на веревочке, зеркальца, пищалки «тещин язык», изготовленные кустарями. Старьевщики сдавали свою добычу в пункты вторсырья и имели с этого выгоду. Глаз у старьевщиков был острый, они мигом отличали ценную вещь от барахла, и, узрев ее, выторговывали у наивных горожан. А если попадались раритеты, то они, как и предки, сбывали их антикварам. Тут уж «навар» получался солидный. …Помню, как однажды в наш двор на Электрозаводской улице въехал на телеге старьевщик. Жильцы стали выносить тряпье, развалившуюся обувь, банки, какие-то картонки. Пожилой, покрытый седой щетиной дядечка ссыпал взрослым мелочь, а детям - подарки. Ребятишки весело рассматривали их, только я стоял в стороне весь в слезах – мама ушла в магазин и унесла с собой ключ от квартиры. Поэтому нечего было дать старьевщику, и я не мог получить от него взамен какую-нибудь забавную штуковину. Старьевщик, разделавшись с делами, собрался было уезжать со своей поклажей. И тут увидел меня, плачущего. Усмехнулся, поманил пальцем и вручил сахарного петуха. Подмигнул, ловко вспрыгнул на край телеги и стегнул лошаденку... Когда овчинка выделки стоит Современные московские старьевщики ничем не напоминают своих непрезентабельных предков. Они прилично одеты, ездят на хороших автомобилях и скупают вещи, которые ценятся в среде коллекционеров: мебель, картины, статуэтки, сервизы. И вообще все, что когда-то заполняло жилища москвичей в разные времена и носит отпечаток эпохи. Старьевщики XXI века – люди образованные, знают историю, стили, направления. Они деловитые, солидные, обходительные. По первому зову выезжают на квартиры, осматривают содержимое. У них отменный нюх, вещи, сулящие выгоду, чуют за версту, знают, как их добыть. Иной раз для удачной охоты достаточно лихой атаки – «навесил лапшу на уши» и купил, что надо. Но порой, когда овчинка выделки стоит, приходиться долго обвораживать клиента, сбивать цену. Потом приходит время «схватки» старьевщика с коллекционером. Последние, как правило, люди богатые, состоятельные, но жмутся отчаянно, лишнего не дадут. Обе стороны порой ведут торг часами, но часто завершают его, редко бывая довольными собой. Продавец считает, что продешевил, а покупатель, наоборот, думает, что переплатил. Но все равно им никуда друг от друга не деться. Снова встретятся и затеют торг.